Туроверов Николай Николаевич (18[30].03.1899—23.09. 1972)

Биография

Туроверов Николай Николаевич (18[30].03.1899—23.09. 1972), поэт. Родился в станице Старочеркасская Области Войска Донского. Окончил реальное училище. Служил вольноопредяющимся в лейб-гвардии атаманском полку. Сдал экзамен на чин хорунжего. С 1916 участвовал в первой мировой войне, с 1918 — в гражданской. Эмигрировал в 1920. Жил в Сербии, где работал лесорубом и мукомолом. Вскоре переехал в Париж. Работал грузчиком, учился в Сорбонне. На протяжении 37 лет служил в банке. В те же годы собирал книги, рукописи, гравюры из истории казачества. Основал Казачий музей, устраивал тематические выставки. Был председателем парижского Казачьего союза. Служил во французском Иностранном легионе. Участвовал во второй мировой войне.
Первая книга Туроверова «Путь» вышла в 1928. Затем последовали четыре сборника — каждый под названием «Стихи» (1937, 1939, 1942, 1965). Печатался также в «Перезвонах», «Возрождении», «России и славянстве», «Современнике», «Гранях», в альманахе «Орион», в «Новом журнале». Его стихи включены в послевоенные антологии «На Западе», «Муза диаспоры», «Содружество». Основная тема Туроверова — казачество. В эмиграции его поэзия была очень популярна. «Это не только краевая, но и настоящая общерусская лирика», — писал о творчестве поэта-казака Ю. Терапиано. Однако в восприятии многих читателей, даже доброжелательных, он оставался именно «казачьим поэтом». «К генеральной линии русской (бывшей) литературы Туроверов, по-видимому, не принадлежит», — писал о нем рецензент «Нового журнала». Модернистские течения не оставили своего следа на поэтике Туроверова. В его книгах преобладает обыкновенный четырехстопный ямб.

Стихи донского казака Николая Туроверова

     
     Николай Николаевич Туроверов. Донской казак уроженец станицы Старочеркасской. Родился 18 (30) марта 1899 года в семье судейского. Закончил Новочеркасское реальное училище и 17-ти лет от роду зачислен в лейб-гвардии Атаманский полк. С атаманцами участвовал в боевых действиях Первой Мировой войны. После развала фронта вернулся на Дон, где встал на сторону Белого Движения. Прошел всю гражданскую войну - сражался в донских степях, ходил в Кубанские походы с Добровольческой Армией, участник Ледяного похода, потом Крым, гнилые воды Сиваша. Вместе с тысячами казаков и русских офицеров был вывезен из Крыма. Дальше был лагерь на Лемносе и обычный путь белого эмигранта ушедшего из Крыма - Сербия, принявшая эту волну эмиграции, где он работает лесорубом и мукомолом, в 1922 году Николаю Туроверову удается перебраться в Париж. По ночам он разгружает вагоны, а днем посещает лекции в Сорбонне, потом работа в банке, где он проработает почти 40 лет. В Париже в 1928 году он издает свой первый сборник стихов "Путь". Основные темы его стихов в этом сборнике - степь, станица, Новочеркасск. Он один из активных создателей казачьего землячества, неустанно собирает предметы русской, военной истории, организует выставки. В 1937 году выходит второй его сборник "Стихи". Во Вторую Мировую он сражается в рядах Иностранного Легиона, коему и посвящен его стихотворный цикл "Легион". Несмотря на тяжесть военных лет в 1942 году Туроверову удается издать новый сборник стихов, следующие выйдут в 1945 и 1955 годах. После войны он так же продолжает активно участвовать в жизни казачьего землячества, в течении 11 лет председательствует в парижском Казачьем союзе, организует выставки "1812 год", "Казаки", "Суворов". Создает "Кружок казаков-литераторов", музей лейб-гвардии Атаманского полка. В 1960 опубликует в журнале "Новое слово" свою повесть "Конец Суворова". Но все равно известен он как поэт. Его творчество сравнивают с творчеством Гумилева и Бунина, сложно судить сколь верны эти оценки. Но он был и остается великим донским поэтом. Осенью 1972 года его не стало. Его книги издаются в нынешней России, по мотивам одного из его стихотворений снят эпизод в известном советском фильме, стихи публикуются в журналах и в Интернете, значит, память о "Бояне казачества" жива.
     
     Покров
     
     
      Эту землю снова и снова
     Поливала горячая кровь.
     Ты стояла на башне Азова
     Меж встречающих смерть казаков.
     
     И на ранней заре, средь тумана,
     Как молитва звучали слова:
     За Христа, за святого Ивана,
     За казачий престол Покрова,
     
     За свободу родную, как ветер,
     За простую степную любовь,
     И за всех православных на свете,
     И за свой прародительский кров.
     
     Не смолкало церковное пенье;
     Бушевал за спиною пожар;
     Со стены ты кидала каменья
     В недалеких уже янычар
     
     И хлестала кипящей смолою,
     Обжигаясь сама и крича...
     Дикий ветер гулял над тобою
     И по-братски касался плеча:
     
     За святого Ивана, за волю,
     За казачью любовь навсегда!..
     Отступала, бежала по полю
     И тонула на взморье орда.
     
     Точно пьяная ты оглянулась, -
     Твой сосед был уродлив и груб;
     Но ты смело губами коснулась
     Его черных, запекшихся губ.
     
     "Эти дни не могут повторяться..."
     
     
      Эти дни не могут повторяться, -
     Юность не вернется никогда.
     И туманнее и реже снятся
     Нам чудесные, жестокие года.
     
     С каждым годом меньше очевидцев
     Этих страшных, легендарных дней.
     Наше сердце приучилось биться
     И спокойнее и глуше и ровней.
     
     Что теперь мы можем и что смеем?
     Полюбив спокойную страну,
     Незаметно медленно стареем
     В европейском ласковом плену.
     
     И растет и ждет ли наша смена,
     Чтобы вновь в февральскую пургу
     Дети шли в сугробах по колена
     Умирать на розовом снегу.
     
     И над одинокими на свете,
     С песнями идущими на смерть,
     Веял тот же сумасшедший ветер
     И темнела сумрачная твердь.
     
  

   Крым     
     
      Уходили мы из Крыма
      Среди дыма и огня,
      Я с кормы всё время мимо
      В своего стрелял коня.
      А он плыл, изнемогая,
      За высокою кормой,
      Всё не веря, всё не зная,
      Что прощается со мной.
      Сколько раз одной могилы
      Ожидали мы в бою.
      Конь всё плыл, теряя силы,
      Веря в преданность мою.
      Мой денщик стрелял не мимо,
      Покраснела чуть вода…
      Уходящий берег Крыма
      Я запомнил навсегда.
     
     В эту ночь мы ушли от погони     
     
      В эту ночь мы ушли от погони,
      Расседлали своих лошадей;
      Я лежал на шершавой попоне
      Среди спящих усталых людей.
      И запомнил, и помню доныне
      Наш последний российский ночлег,
      - Эти звёзды приморской пустыни,
      Этот синий мерцающий снег.
      Стерегло нас последнее горе
      После снежных татарских полей -
      Ледяное Понтийское море,
      Ледяная душа кораблей.
      Всё иссякнет - и нежность, и злоба,
      Всё забудем, что помнить должны,
      И останется с нами до гроба
      Только имя забытой страны.
     
     Перекоп. Родному полку
     
     
      1      
      Сильней в стрёменах стыли ноги,
      И мёрзла с поводом рука.
      Всю ночь шли рысью без дороги
      С душой травимого волка.
      Искрился лёд отсветом блеска
      Коротких вспышек батарей,
      И от Днепра до Геническа
      Стояло зарево огней.
      Кто завтра жребий смертный вынет,
      Чей будет труп в снегу лежать?
      Молись, молись о дальнем сыне
      Перед святой иконой, мать!
     
      2      
      Нас было мало, слишком мало.
      От вражьих толп темнела даль;
      Но твёрдым блеском засверкала
      Из ножен вынутая сталь.
      Последних пламенных порывов
      Была исполнена душа,
      В железном грохоте разрывов
      Вскипали воды Сиваша.
      И ждали все, внимая знаку,
      И подан был знакомый знак…
      Полк шёл в последнюю атаку,
      Венчая путь своих атак.
     
     
      3      
      Забыть ли, как на снегу сбитом
      В последний раз рубил казак,
      Как под размашистым копытом
      Звенел промёрзлый солончак,
      И как минутная победа
      Швырнула нас через окоп,
      И храп коней, и крик соседа,
      И кровью залитый сугроб.
      Но нас ли помнила Европа,
      И кто в нас верил, кто нас знал,
      Когда над валом Перекопа
      Орды вставал девятый вал.
     
      4      
      О милом крае, о родимом
      Звенела песня казака,
      И гнал, и рвал над белым Крымом
      Морозный ветер облака.
      Спеши, мой конь, долиной Качи,
      Свершай последний переход.
      Нет, не один из нас заплачет,
      Грузясь на ждущий пароход,
      Когда с прощальным поцелуем
      Освободим ремни подпруг,
      И, злым предчувствием волнуем,
      Заржёт печально верный друг.
     
     Новочеркасск (фрагмент поэмы)      
     
      Колокола могильно пели.
      В домах прощались, во дворе
      Венок плели, кружась, метели
      Тебе, мой город на горе.
      Теперь один снесёшь ты муки
      Под сень соборного креста.
      Я помню, помню день разлуки,
      В канун Рождения Христа,
      И не забуду звон унылый
      Среди снегов декабрьских вьюг
      И бешеный галоп кобылы,
      Меня бросающей на юг.
     
      * * *
      Не выдаст моя кобылица,
      Не лопнет подпруга седла.
      Дымится в Задоньи, курится
      Седая февральская мгла.
      Встаёт за могилой могила,
      Темнеет калмыцкая твердь,
      И где-то правее - Корнилов,
      В метелях идущий на смерть.
      Запомним, запомним до гроба
      Жестокую юность свою,
      Дымящийся гребень сугроба,
      Победу и гибель в бою,
      Тоску безысходного гона,
      Тревоги в морозных ночах,
      Да блеск тускловатый погона
      На хрупких, на детских плечах.
      Мы отдали всё, что имели,
      Тебе, восемнадцатый год,
      Твоей азиатской метели
      Степной - за Россию - поход.
     
      * * *
      Мы шли в сухой и пыльной мгле
      По раскалённой крымской глине,
      Бахчисарай, как хан в седле,
      Дремал в глубокой котловине.
     
      И в этот день в Чуфут-Кале,
      Сорвав бессмертники сухие,
      Я выцарапал на скале:
      Двадцатый год - прощай, Россия.
     
     

1914 год     
     
      Казаков казачки проводили,
      Казаки простились с Тихим Доном.
      Разве мы - их дети - позабыли,
      Как гудел набат тревожным звоном?
      Казаки скакали, тесно стремя
      Прижимая к стремени соседа.
      Разве не казалась в это время
      Неизбежной близкая победа?
      О, незабываемое лето!
      Разве не тюрьмой была станица
      Для меня и бедных малолеток,
      Опоздавших вовремя родиться?
     
     
     
     "Жизнь не проста и не легка..."      
     
      Жизнь не проста и не легка.
     За спицею мелькает спица.
     Уйти б на юг, и в казака
     По-настоящему влюбиться.
     
     Довольно ждать, довольно лгать,
     Играть самой с собою в прятки.
     Нет, не уйти, а убежать,
     Без сожалений и оглядки,
     
     Туда, где весело живут,
     Туда, где вольные станицы
     И где не вяжут и не ткут
     Своих нарядов молодицы;
     
     Где все умеют пить и петь,
     Где муж с женой пирует вместе,
     Но туго скрученная плеть
     Висит на самом видном месте.
     
     Ах Дон, Кубань - Тмутаракань!
     А я в снегах здесь погибаю.
     Вот Лермонтов воспел Тамань.
     А я читаю и мечтаю.
     
     И никуда не убегу...
     Твердя стихи о Диком поле.
     Что знаю я и что могу,
     Живя с рождения в неволе.
     
     И мой недолгий век пройдет
     В напрасном ожиданье чуда,
     Московский снег, московский лед
     Меня не выпустят отсюда.
              
     
     Снег     
     
     Ты говоришь: - Смотри на снег,
     Когда синей он станет к ночи.
     Тяжелый путь за прошлый грех
     Одним длинней, другим короче;
     
     Но всех роднят напевы вьюг,
     Кто в дальних странствиях обижен.
     Зимой острее взор и слух
     И Русь роднее нам и ближе.
     
     И я смотрю... Темнеет твердь.
     Меня с тобой метель сдружила,
     Когда на подвиг и на смерть
     Нас увлекал в снега Корнилов.
     
     Те дни прошли. Дней новых бег
     Из года в год неинтересней,-
     Мы той зиме отдали смех,
     Отдали молодость и песни.
     
     Но в час глухой я выйду в ночь,
     В родную снежную безбрежность -
     Разлуку сможет превозмочь
     Лишь познающий безнадежность.
     
     Знамя      
     Мне снилось казачье знамя,
     Мне снилось — я стал молодым.
     Пылали пожары за нами,
     Клубился пепел и дым.
     
     Сгорала последняя крыша,
     И ветер веял вольней,
     Такой же—с времен Тохтамыша,
     А, может быть, даже древней.
     
     И знамя средь черного дыма
     Сияло своею парчой,
     Единственной, неопалимой,
     Нетленной в огне купиной.
     
     Звенела новая слава,
     Еще неслыханный звон...
     И снилась мне переправа
     С конями, вплавь, через Дон.
     
     И воды прощальные Дона
     Несли по течению нас,
     Над нами на стяге иконы,
     Иконы — иконостас;
     
     И горький ветер усобиц,
     От гари став горячей,
     Лики всех Богородиц
     Качал на казачьей парче.
     1949
     
     Как когда-то над сгубленной Сечью      
     
     Как когда-то над сгубленной Сечью
     Горевал в своих песнях Тарас, —
     Призываю любовь человечью,
     Кто теперь погорюет о нас?
     
     Но в разлуке с тобой не прощаюсь,
     Мой далекий отеческий дом, —
     Перед Господом не постесняюсь
     Называться донским казаком.
     
      Товарищ      
     
     Перегорит костер и перетлеет,
     Земле нужна холодная зола.
     Уже никто напомнить не посмеет
     О страшных днях бессмысленного зла.
     
     Нет, не мученьями, страданьями и кровью
     Утратою горчайшей из утрат:
     Мы расплатились братскою любовью
     С тобой, мой незнакомый брат.
     
     С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
     Встречались мы, наверное, не раз.
     Меня Господь спасал среди пожарищ,
     Да и тебя Господь не там ли спас?
     
     Обоих нас блюла рука Господня,
     Когда, почуяв смертную тоску,
     Я, весь в крови, ронял свои поводья,
     А ты, в крови, склонялся на луку.
     
     Тогда с тобой мы что-то проглядели,
     Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
     Не для того ль мы оба уцелели,
     Чтоб вместе за отчизну умереть?
         
     Отцу Николаю Иванову     
     
     Не георгиевский, а нательный крест,
     Медный, на простом гайтане,
     Памятью знакомых мест
     Никогда напоминать не перестанет;
     
     Но и крест, полученный в бою,
     Точно друг и беспокойный, и горячий,
     Все твердит, что молодость свою
     Я не мог бы начинать иначе.
     
     Казак      
     
     Ты такой ли, как и прежде, богомольный
     В чужедальней басурманской стороне?
     Так ли дышишь весело и вольно,
     Как дышал когда-то на войне?
     
     Не боишься голода и стужи,
     Дружишь с нищетою золотой,
     С каждым человеком дружишь,
     Оказавшимся поблизости с тобой.
     
     Отдаешь последнюю рубаху,
     Крест нательный даришь бедняку,
     Не колеблясь, не жалея — смаху,
     Как и подобает казаку.
     
     Так ли ты пируешь до рассвета,
     И в любви такой же озорной,
     Разорительный, разбойный, но при этом
     Нераздельный, целомудренно скупой.
     
      Равных нет мне в жестоком счастьи
     
     
     Равных нет мне в жестоком счастьи:
     Я, единственный, званый на пир,
     Уцелевший еще участник
     Походов, встревоживших мир.
     
     На самой широкой дороге,
     Где с морем сливается Дон,
     На самом кровавом пороге,
     Открытом со всех сторон,
     
     На еще неразрытом кургане,
     На древней, как мир, целине, —
     Я припомнил все войны и брани,
     Отшумевшие в этой стране.
     
     Точно жемчуг в черной оправе,
     Будто шелест бурьянов сухих, —
     Это память о воинской славе,
     О соратниках мертвых моих.
     
     Будто ветер, в ладонях взвесив,
     Раскидал по степи семена:
     Имена Ты их. Господи, веси —
     Я не знаю их имена.